7 мая, 2009

Большая Кавказская война (4)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008

С назначением князя Павла Дмитриевича Цицианова на должности инспектора Кавказской линии, астраханского губернатора (управляющего там и гражданской частью) и главноуправляющего в Грузии начинается новая эпоха в истории русской Грузии. Такие правители Кавказа, как Алексей Ермолов и Михаил Воронцов, считали себя продолжателями предначертаний Цицианова и последователями его системы управления.

«Здесь надобно другого князя Цицианова, которому я удивляюсь и которого после смерти почувствовали здесь цену».

«Исчезли все предприятия славного и необыкновенного Цицианова; злоба и невежество Гудовича изгладили их до самых признаков».

«По истине, после смерти князя Цицианова не было ему подобного. Не знаю, долго ли еще не найдем такового, но за теперешнее время, т. е. за себя, скажу пред алтарем чести, что я далеко с ним не сравнюсь. Каждое его действие в здешней земле удивительно; а если взглянуть на малые средства, которыми он распоряжался, многое казаться должно непонятным».

«Со времени кончины славного князя Цицианова, который всем может быть образцом и которому не было в Грузии не только равных, ниже подобных, предместники оставили мне много труда».

Так отзывался о князе Павле Дмитриевиче Цицианове Алексей Петрович Ермолов после своего назначения на Кавказ в письмах к графу Михаилу Семеновичу Воронцову (архив князя Воронцова, том 36, письма за №№ 16, 23, 29, 31).

В Цицианове счастливо соединились все те условия, которые по тогдашнему смутному положению края требовались от его начальника. Происходя из грузинской княжеской фамилии, переселившийся в Россию в конце царствования Петра Великого, он по привычкам, воспитанию и мнениям принадлежал вполне России. Вместе с тем родственные связи и отношения давали Павлу Цицианову возможность близко знать положение Грузии и внутреннюю связь происходивших в ней событий.

Его дед князь Павел Захарьевич Цицианов покинул Грузию в последние годы царствования Петра Великого. Он был убит в шведскую войну под Вильманстрандом. Сын его Дмитрий Павлович служил по гражданской части, пользовался всеобщим уважением за честность и беспристрастие и известен своим первым на русском языке руководством по межевому искусству. От брака Д. П. Цицианова с княжной Елизаветой Михайловной Давыдовой 8 сентября 1754 г. в Москве родился князь Павел Дмитриевич Цицианов, впоследствии знаменитый кавказский главнокомандующий.

Таким образом, Павел Цицианов не был чужд краю, в котором пришлось ему действовать, но не был связан с ним в такой мере, чтобы местные предрассудки и партийные интересы могли отклонить его от исполнения своего долга как представителя интересов всего государства.

Природа наделила Цицианова умом просвещенным, обширным и проницательным, характером благородным, твердым и решительным, образным и энергичным. Эти свойства ума и сердца были необходимы человеку, призванному действовать в Азии, где ложь, интрига, предательство и коварство давно перестали считаться пороками. «В Азии, – говорил Цицианов, – все убеждения и переговоры суть ничто, а сила все».

Как воин Цицианов пользовался заслуженной репутацией. Он учился военному ремеслу под начальством Румянцева и Репнина. За взятие Вильно получил орден св. Георгия 3-го класса. Рассказывают, что Суворов, отправляясь под Варшаву, отдал приказ, в котором рекомендовал своим войскам сражаться решительно, как храбрый генерал князь Цицианов (жизнь князя П. Д. Цицианова, Москва, 1823, стр.17).

В 1796 г., по личному назначению императрицы Екатерины Великой, Цицианов участвовал в персидском походе графа В. Зубова. По окончании экспедиции он оставался до следующего года комендантом в Баку. Здесь имел он случай близко ознакомиться с образом правления закавказских ханов, сохранив навсегда чувство глубокого презрения к их двуличности, низости и непомерной жадности. Судьбе угодно было, чтобы Цицианов пал жертвою подлого коварства именно бакинского хана, который наиболее уверял его в своей приязни.

Таковы были личные свойства главнокомандующего, призванного государем к устроению Грузии. Несомненно, что край этот находился в худшем состоянии, чем в день издания манифеста 12-го сентября 1801 г., ибо к прежним смутам присоединились еще неурядицы, вызванные слабостью Кнорринга и интригами Коваленского.

Император Александр в рескрипте от 8-го сентября 1802 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 1), подтверждая наставления, данные Кноррингу в отношении внутреннего управления Грузии, обратил особенное внимание Цицианову на необходимость вызова в Россию членов грузинского царского дома. «Вам известно, – сказано в рескрипте, – что внутренние крамолы паче нежели внешние нападения довели царство сие до такой слабости, в какой нашло его российское правительство, когда гласом народных бедствий вызвано оно было ему на помощь. С введением нового вещей порядка крамолы сии никак не замолкли, напротив, те же притязания царицы Дарии к возведению на престол царевича Юлона, хотя скрытно, но, тем не менее, сильно действуют. Я получал почти еженедельные от генерал-лейтенанта Кнорринга известия, что ее подстрекания подвигнуты смежные владельцы к покушениям на Грузию; наконец, на сих днях довел он до сведения моего, что персидский Баба-хан, объявив Юлона царем грузинским, отрядил уже войска к его возведению и ищет усилить их союзом с другими пограничными Грузии владельцами. Прочие царевичи более или менее сему предприятию содействуют. Хотя количество облегающих Грузию войск не дозволяет думать, чтобы покушения сии могли иметь вредные последствия, тем не менее, однако, для спокойствия сей страны, для спокойствия самих войск наших, вы чувствуете, сколь необходимо пресечь самый источник сих затей. В самом начале о Грузии расположения они были предвидены. И тогда же решено было вызвать всех членов царского дома в Россию. Переменчивость в началах главноуправляющего, который то о пользах их ходатайствовал, то приносил на них жалобы, а, может быть, и недостаток известной твердости, доселе решение сие оставляли неисполненным. Между тем, вы из вышеизображенного сами познаете, сколь сие нужно и потому между первейшими обязанностями вашими поставите принять все меры убеждения, настояния и, наконец, самого понуждения к вызову сих неспокойных царевичей, а особенно царицы Дарии в Россию. Меру сию считаю я главною к успокоению народа, при виде их замыслов и движений, не предстающего колебаться в установляемом для счастья их порядке».

В сношениях с соседями Грузии Цицианов должен был также руководствоваться инструкцией, данной его преемнику. Для противодействия возрастающему могуществу персидского Баба-хана главнокомандующему предлагалось составить связи с закавказскими владетельными ханами, подкреплять их и содержать сколько можно в приверженности России. Особенное внимание надлежало обратить Цицианову на борьбу Даниила и Давида за патриарший престол в Эчмиадзине и оказать поддержку тому из соперников, который, по ближайшим исследованиям, оказался бы наиболее соответствующим политическим видам русского правительства (рапорт Цицианову от 26 сентября 1802 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 5).

Относительно провинций западного Закавказья в рескрипте от 26 сентября 1802 г. не было особенных наставлений, кроме замечания, что «по всем сведениям, Порта, кажется, мало занимается нашими в Грузии оборотами».

Но в особом плане, сообщенном Цицианову единственно для его сведения, ему было предложено заботиться «о приобретении Имеретии с княжествами Дадиановским, Мингрелией и Гуриеловским, когда к тому удобный случай представиться (письмо Цицианова к посланнику Италинскому от 26 февраля 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 658).

Цицианов прибыл в г. Георгиевск на Кавказской линии 4 декабря 1802 г. Прием дел от Кнорринга и приведение в порядок кордонной службы задержали его здесь на два месяца. Подготовляя вместе с тем почву для осуществления программы своих действий за Кавказом, главнокомандующий из Георгиевска дал генерал-майору Лазареву первые наставления по вопросу об эчмиадзинском патриархе. Сущность этого дела, имевшего большое политическое значение для Закавказья, заключалась в следующем.

В первые годы XIX-го столетия мир армянской церкви был нарушен соперничеством нескольких честолюбивых иерархов, стремившихся занять патриарший престол в Эчмиадзине после кончины католикоса Гукаса (27 декабря 1799 г.). По уставу армянской церкви и древним обычаям верховные патриархи эчмиадзинские избирались собранием духовных и светских представителей армянского народа.

Князь Павел Дмитриевич Цицианов

Избранник утверждался в сане турецким султаном и шахом персидским. До принятия Грузии под покровительство России в 1783 г. государи русские не вступались в избрание патриархов, ограничивались лишь утверждением тех епископов, которых эчмиадзинский престол, по предоставленному ему высочайшей грамотой от 30 июня 1768 г. праву, посылал в Россию для заведывания церковными и духовными делами русских армян.

Во время второй турецкой войны эту должность занимал архиепископ Иосиф из фамилии князей Аргутинских-Долгоруковых. Человек умный и крайне честолюбивый, он не довольствовался своей архипастырской обязанностью и стремился на более широкое поприще. Обширные планы Потемкина в восточной политике дали Иосифу случай показать свои дипломатические способности. При его участии состоялось переселение в Россию крымских и турецких армян, основавших при крепости св. Дмитрия-на-Дону гор. Нахичевань. В 1796 г. Иосиф сопровождал графа Валериана Зубова в персидском походе и вел переписку с закавказскими и персидскими армянами, призывая к содействию видам России.

Весть о смертельной болезни престарелого Гукаса возбудила в Иосифе надежду на скорое осуществление давно лелеемой мечты занять патриарший престол. Положение Грузии в то время было таково, что уже предусматривалась возможность деятельного участия России в устройстве ее судьбы.

При таких условия российское правительство не могло оставаться равнодушным к избранию эчмиадзинского патриарха, имевшего свою резиденцию в ближайшем соседстве с царством грузинским.

Архиепископ Иосиф мог рассчитывать, что император Павел окажет ему могущественную поддержку как лицу, вполне преданному интересам России. В Эчмиадзине имел он деятельного и искусного агента в лице архиепископа Давида Корганова; в Константинополе и в Грузии были у него также влиятельные защитники.

Но эчмиадзинские избиратели взглянули на дело иначе. Заслуги перед русским правительством и армянским народом, на которых, главным образом, основывал Иосиф свое домогательство, привели к противоположному результату. Деятельность Иосифа вызвала неудовольствие правительств Турции и Персии. Вследствие этого эчмиадзинский синод опасался, что избрание его навлечет на армянский народ бедствия, от которых далекая Россия не будет в состоянии защитить его. Признавая все достоинства архиепископа Иосифа, избирательное собрание, повинуясь голосу благоразумия, отклонило его кандидатуру и остановило свой выбор на константинопольском патриархе Данииле.

Иосиф не признал себя, однако, побежденным. Пока в Константинополе шли смуты среди тамошних армян по поводу избрания Даниила, Иосиф успел исходатайствовать повеление императора Павла российскому посланнику в Турции Томаре наблюдать за тем, чтобы Порта из корыстных побуждений не утвердила в сане католикоса человека недостойного.

Иосиф, конечно, считал достойным только одного себя, но Томара, исполняя в точности полученное повеление, ограничился наблюдением за ходом дела, не позволяя себе влиять на сами выборы. Тогда Иосиф уже прямо просил императора Павла о поддержке его кандидатуры. Он ссылался на свои заслуги и в то же время выставлял Даниила человеком неспособным и равнодушным к русским интересам. Старание Иосифа увенчалось успехом: Томара получил положительное повеление действовать в его пользу.

Турецкое министерство, в сущности, было мало заинтересовано в личности кандидата на сан католикоса. Все дело сводилось к получению возможно большего денежного подарка от избранника. Если при первых попытках Иосифа рейс-эфенди выставлял разные затруднения к устранению Даниила, то это показывало только, что министерство уже получило задатки от сторонников константинопольского патриарха.

Положительное заявление Томары о желании императора Павла видеть Иосифа на патриаршем престоле положило конец всем колебаниям и отговоркам. Летом 1800 г. Даниил был сослан в Токат, а Иосифу вручен султанский фирман на достоинство католикоса. Высочайше утвердительная грамота последовала 28 июля того же года.

Это был первый случай участия России в назначении духовного главы армянского народа. Он послужил примером при избрании последующих эчмиадзинских патриархов и создал право русского правительства на утверждение их в этом сане.

Судьба не дала Иосифу увидеть патриарший престол. Он умер в Тифлисе 9 марта 1801 г. на пути к Эчмиадзину. Кончина его послужила сигналом к новым смутам. Состоявший при Иосифе архимандрит Григорий объявил, что почивший католикос оставил духовное завещание, которым назначил преемником по себе или титулярного константинопольского патриарха Ованнеса, или наместника эчмиадзинского монастыря Давида.

В Эчмиадзине была хорошо известна подложность этого завещания. Синод отверг кандидатуру Давида и 20 марта 1801 г. утвердил ранее избранного Даниила. Но хан эриванский, подкупленный Давидом, решился поставить его на патриаршество, будучи вместе с тем уверен архимандритом Григорием, что этим сделает он угодное русскому правительству. Угрозами и насилием заставил он членов синода подписать лист об избрании Давида. Осталось только склонить на его сторону константинопольских армян и затем испросить согласие русского правительства.

Между тем весть об избрании Даниила была радостно принята в Константинополе. Турецкое министерство, получив богатые подарки, не находило препятствий к утверждению его в сане. Но в Петербурге руководствовались другими соображениями.

Памятник Павлу Дмитриевичу Цицианову в Баку. (Иллюстрация конца XIX века)

Со времени кончины Иосифа Аргутинского обстоятельства значительно изменились. По манифесту императора Павла 18 января 1801 г. грузинское царство вступило в русское подданство. Этим актом Россия делалась ближайшей соседкой Персии и азиатских владений Турции.

Эриванский хан, по слухам, уже искал покровительства русского государя. При таки условиях русское правительство признавало необходимым не раздражать Махмуд-Хана, стоявшего за патриарха Давида, а вместе с тем дать понять Оттоманской Порте, что отныне в деле утверждения эчмиадзинского патриарха первый голосу принадлежит не султану, а русскому государю, как естественному покровителю турецких христиан. К изложенным соображениям присоединилась еще уверенность императора Александра в подлинности завещания католикоса Иосифа и в свободном избрании эчмиадзинским синодом Давида Корганова.

Посланник Томара, получив соответствующие указания, действовал так настойчиво, что турецкое правительство, несмотря на значительные суммы, полученные от Даниила, было поставлено в необходимость стать на сторону его противника.

Когда затем в Петербурге узнали как о подложности завещания Иосифа, так и насилии Давида над эчмиадзинским синодом, права Даниила, дважды избранного в Эчмиадзине и признанного константинопольскими армянами, не подлежали никакому сомнению.

Император Александр, осведомившись об этом, не поколебался принести политические интересы свои в жертву праву и справедливости. «Народ армянский, – сказано в высочайшем рескрипте Томара от 26 сенября 1801 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 673), – не только в странах турецких, но и в России обитающий, призывает на престол Даниила и прошения ко мне, от разных армянских обществ и от самого Даниила достигшие, единогласно утверждают сие избрание. Уважения сии в правилах моих сколько представляются мне сильными, что не могу я колебаться отступить от той поверхности, которую над расположением турецкого министерства знанием и деятельностью вашею в сем деле вы снискали; и хотя по последним вашим реляциям утверждение Давида на патриаршем престоле должно считать совершенно оконченным, но сколько бы право перевеса в выборах армянских патриархов, утверждением сим одержанное, ни казалось для России выгодным, я лучше хочу на сей раз им пожертвовать, нежели пренебречь гласом народным и прикоснуться к нарушению справедливости, выше всего мною чтимой. А потому и поручаю вам объявить министерству турецкому, что соглашаюсь я с Портой на утверждение Давида патриархом араратским…».

На этот раз турецкое правительство с особенным удовольствием исполнило представление русского посланника. Устранив все домогательства Давида, оно поспешило выдать берат Даниилу. Утвердительная грамота императора Александра последовала 19 мая 1802 г.

Но Давид не считал своего дела окончательно проигранным. Пребывая в Эчмиадзине, он самовластно присвоил себе права верховного патриарха. Богатства монастыря были в его полном распоряжении. Подкупом, интригами и насилием он добился в Константинополе султанского берата (21 октября 1801 г.) на сан католикоса.

Монастырь Эчмиадзин. (Иллюстрация конца XIX века)

Посланник Томара, по неизвестным причинам, не оказал в этом случае никакого противодействия. Правитель Грузии Коваленский все время поддерживал Давида, уверяя Эриванского хана, что этого желает русское правительство. Даниил находился в это время в монастыре св. Карапета на восточном Ефрате. По требованию Давида баязетский паша отправил его к Эриванскому хану, а этот передал его во власть самозваного патриарха.

В таком положении находилось дело, когда князь П. Д. Цицианов был назначен главнокомандующим на Кавказе. Император Александр, как уже было сказано, поручил ему расследовать о степени расположения армян к претендентам на патриарший престол. Прибыв в Георгиевск, Цицианов поручил генералу Лазареву предупредить Эриванского хана об ответственности за оскорбительные поступки его с Даниилом.

В Тифлисе убедился он в самозванстве Давида и узнал, что признанный патриарх содержится как пленник в Эчмиадзине. Цицианов потребовал его немедленного освобождения и восстановления в правах, угрожая хану, в случае ослушания, принудить его к тому силою оружия.

Но Махмуд-Хан, уже обнадеженный помощью Персии, не только уклонился под разными предлогами от исполнения столь законного требования, но даже предъявил со своей стороны дерзкие условия.

Может показаться непонятной настойчивость, с которой Цицианов действовал в вопросе, по-видимому, второстепенном в сравнении с теми важными задачами, которые принадлежали главнокомандующему на Кавказе в то смутное время. Но если вникнуть в тогдашнее положение дел в крае, то становится очевидным, что Цицианов не мог и не должен был терпеть, чтобы соседственный с Грузией хан, бывший ее данником, позволил себе безнаказанно противиться объявленной ему воле русского императора. Неповиновение Махмуд-хана грозило поколебать то значение, которое русская власть приобрела за Кавказом после ганжинского штурма, и поставить в затруднительное положение военачальника, сильного не численностью войск, а славой их непобедимости.

В Тифлис Цицианов прибыл 1 февраля 1803 г. Здесь, в числе наиболее неприятных и щекотливых дел, стояло на очереди удаление из Грузии некоторых членов грузинского царского дома. Выше уже было сказано, что император Александр считал эту меру безусловно необходимой для успокоения Грузии.

Грузинская царская фамилия состояла в то время из 26-ти особ, считая мужчин, женщин и детей (полный список в актах кавк. археогр. ком., т. I, № 161). Ко времени прибытия Цицианова не все они находились в Грузии: царевич Александр, пятый сын царя Ираклия II, еще в 1800 г. удалился в Персию, где и основался навсегда после многих лет бурной и скитальческой жизни. Братья его, царевичи Юлон и Парнаоз в 1801 г., во время приезда Кнорринга в Тифлис, бежали в Имеретию в надежде при помощи царя Соломона добыть престол Грузии. Царевич Теймураз скрылся в Персии в начале 1803 г.

Отправление царевичей Давида, Вахтанга, Баграта и престарелой царицы Дарии, вдовы царя Ираклия II, совершилось без особенных затруднений. Только выезд царицы Марии Георгиевны, супруги царя Георгия, ознаменовался трагическим происшествием, глубоко опечалившим князя Цицианова – генерал-майор Лазарев, которому было поручено озаботиться отправлением царицы, пал жертвой честного исполнения своего долга.

Происшествие это, не вполне выясненное в мелочных подробностях, дало повод ко многим, невыгодным для Лазарева, толкам. Поэтому теперь, когда действующие лица драмы давно покоятся в земле, будет своевременным беспристрастно пересмотреть все дело. Такой пересмотр необходим не ради обвинения кого-нибудь, а единственно для устранения тех нареканий, которые и до сих пор тяготеют над генералом Лазаревым.

В апреле 1803 г. князь Цицианов поручил достоверное известие о намерении вдовствующей царицы Марии Георгиевны бежать с детьми в Хевсурию, жители которой всегда отличались своею преданностью членам грузинского царского семейства. Зная, что Мария Георгиевна уже более года (в феврале 1803 г. Мария Георгиевна писала князю Цицианову, что не считает возможным покинуть Тифлис из опасения повредить здоровью своему и детей своих, акты кавк. археогр. ком., т. II, № 182) противилась высочайшему приглашению переехать с семейством на жительство в Петербург или Москву, главнокомандующий принял решительные меры к немедленному отправлению царицы из Грузии. «В отвращении посрамления для войск наших от побега царицы из среды Тифлиса», он приказал генерал-майору И. П. Лазареву препроводить ее немедленно в Моздок (предписание 18 апреля 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 187).

Вечером, в субботу 18 апреля 1803 г., все было готово к бегству царицы. Во избежание многолюдства, которое могло обратить на себя внимание прохожих, она отправила вперед двух своих младших сыновей с их прислужниками в городское предместье Авлабар. Но караул не пропустил их через городские ворота.

Об этом доложили Цицианову, который в тот же вечер приказал Лазареву окружить часовыми дом царицы и объявить ей, что на утро она должна покинуть Тифлис «для собственного ее и всей Грузии спокойствия». Одновременно генерал-майору С. А. Тучкову было поручено арестовать и препроводить в Моздок царевича Баграта Георгиевича, приготовившегося к побегу вместе с царицей.

Исполнив данное ему приказание, Лазарев вновь явился с несколькими офицерами к Марии Георгиевне на рассвете 19 апреля с объявлением, что все приготовлено к ее отъезду. «Она, скрывши неистовую злобу свою, оказала на сие добрую волю и подала Лазареву знак, будто хочет с ним проститься, и коль скоро он к ней приблизился, то, выхватив кинжал из-под полы, поразила его так сильно, что через несколько минут сей усердный и достойный генерал умер на месте на глазах своих офицеров. В ту же минуту дочь ее, царевна Тамара, бросилась с кинжалом на тифлисского полицмейстера, но он, остерегшись ее удара, отворотил оный на царицу Марию, которая и получила от сего малую рану в руку. По выезде царицы из Тифлиса найдено в доме ее много разного оружия, свинцу и пороху, из чего заключить можно, что имела она в виду, хотя неважное предприятие, но какие-либо замыслы мщения и злобы личной, или все сие заготовлено было для неудавшегося ее побега».

Так разъяснено это событие во всеподданнейшем донесении (от 20 апреля 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 192) князя Цицианова, отправленном на другой день после смерти Лазарева.

Более подробно изложено происшествие в рапорте тифлисского коменданта майора князя Саакадзе.

«Сего месяца 19 числа – доносил он Цицианову от 22 апреля 1803 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 196) – шесть часов утра, генерал-майор Лазарев прибыл в дом грузинской царицы Марии. Удаливши чиновников из грузинцев, близ комнаты ее находившихся, со мной, 17-го егерского полка капитанами Якимовым и Карачевым, штабс-капитаном Хрусталевским, полковым квартирмейстером Суроковым, сотником Крымовым и нацвалом Сургуновым, войдя в комнату, где она имела пребывание, объявил ей причину своего прибытия.

Получа же ответ суровый и решительный, что ехать она не хочет, приказал квартирмейстеру Сурокову, знающему грузинский язык, уговаривать ее, а сам со мною и бывшим там офицерами, исключая онаго Сурокова, сотника Крымова и нацвала Сургунова, из комнаты вышел для дальнейшего по случаю сему распоряжений, поруча между тем мне удаление народа, из любопытства близ дома царицы собравшегося.

В сие самое время, как по исследовании моем оказалось, квартирмейстер Суроков лишь только подступил ближе к царице, то царевич Джебраил и царевна Тамара, выхватив скрытые под платьем их обнаженные кинжалы, бросились на Сурокова и прочих стоявших в комнате выгонять их из оной.

Генерал Лазарев, услышав шум сей, бросился в комнату и подойдя к царице, сидевшей на постели своей, с должным к особе ее почтением и, как чаятельно, с испрошением унятия детей ее от предпринятой ими дерзости, вдруг получил из рук самой царицы удар в левый бок кинжалом, который был до того скрыт под одеялом ее обнаженный, от какового удара генерал Лазарев, перебежавши комнату, пал на пороге мертвый, а царица Мария, занеся потом кинжал на поражение уповательно еще кого из чиновников, но к совершению онаго не была допущена нацвалом Сургуновым, который, захватя острие кинжала рукою своею, завернутою в шапку, вырвал оный из рук царицы, а царевна Тамара, будучи в самом азартном виде, как и мать ее, подбежав с кинжалом же и, желая воспрепятствовать Сургунову в отнятии у царицы кинжала, ранила его в правое плечо; царица схватила за кинжал у Тамары бывший, чтобы с ним, как сама выговорила, умертвить и нацвала, обрезала себе руку и тот же час была обезоружена, а вместе и царевич Джебраил Суроковым и Крымовым. По отъезде царицы, при обозрении моем комнаты, нашел скрытые в постели царицы заряженные ружья и пистолеты, которые, равно как и еще найденные 5 ружей, 2 пистолета, 5 сабель, 2 кинжала и 2 патронницы с патронами мною запечатаны».

В совершенно ином виде представила все это дело сама царица Мария. В обширном оправдательном письме (напечатано в полном виде в сочинении Н. Дубровина «Закавказье от 1803 до 1806 гг.», С-Петербург, 1866, стр. 491-500), отправленном ее из Воронежа на имя императора Александра 16 июня 1803 г., она не только совершенно отрицает какое бы ни было участие свое или детей своих в убийстве Лазарева, даже утверждает, что узнала об этом несчастии тогда только, когда в пяти верстах от Тифлиса на р. Вере остановилась для перевязки своих ран.

Прибывший сюда лекарь Татула первый будто бы сообщил ей о насильственной смерти генерала. «Клянусь, во-первых, именем всемогущего Бога и потом драгоценнейшею для меня жизнью вашей, – так сказано в письме царицы, – что до того я не знала и не слышала об убийстве Лазарева; что я узнала на Вере, и что не сыном моим Джебраилом и что не в доме моем, но вне онаго, не знаю кем точно – из русских или грузинцев, кто его убил; может быть, по жалости на мое тогдашнее состояние, или может быть кто-нибудь из злодеев его сделал, так как он имел их, как их русских, так и из грузинцев, довольное число; видя злодей, что предстоит ему удобное весьма к тому время, но я не знаю как и кем точно сие случилось».

Царица, как видно из того же письма, не отрицала, что и сама она, и дети ее Джебраил и Тамара, имели в руках кинжалы; но взялась она за оружие только с целью обороны, когда Лазарев бросился на нее с обнаженной саблей. Она не успела еще опомниться от неожиданности, как генерал сильным ударом разрубил ей плечо до кости.

Полученное Цициановым сведение о готовившемся побеге к хевсурам царица называет подложным. Между тем в письме, адресованном ее тифлисскому коменданту 21 апреля 1803 г. (акты кавк. археогр. ком., т. II, № 199), Мария Георгиевна сообщает ему, что действительно имела намерение тайно удалиться с детьми из Тифлиса и потом уведомить Цицианова, что находится на земле, принадлежащей русскому императору.

В заявлении царицы о том, что об убийстве Лазарева узнала впервые уже после выезда из города, от лекаря Татулы, скрывается, по-видимому, какая-то игра слов. Дело в том, что немедленно после происшествия Цицианов приказал генерал-майору князю Дмитрию Орбелиани распорядиться отправлением царицы. Князь Орбелиани, как сказано в письме Марии Георгиевны к государю, явился к ней в дом и приказал вынести ее в экипаж. Трудно поверить, чтобы Орбелиани не сказал ей при этом о смерти Лазарева, если даже допустить, что убийство совершилось не на глазах царицы (князь Дмитрий Орбелиани выехал из Тифлиса вместе с царицей. На ночлеге в Мцхете он сообщил Тучкову о смерти Лазарева. Записка Тучкова у Дубровина, IV, 71).

Оправдательное письмо царицы и расследование тифлисского коменданта Саакадзе сходятся только в одном пункте, а именно – оба согласно свидетельствуют, что из комнаты, в которой находилась царица с детьми, были удалены ее свита и слуги. Между тем все очевидцы происшествия – Сургунов, Крымов и Суроков – показали коменданту, что Лазарев получил рану именно в этой комнате и упал мертвым на ее пороге.

Царица называет в своем письме Сургунова человеком, усердно служившем еще ее покойному мужу царю Георгию, назначившему его в должность тифлисского нацвала. Если Крымов и Суроков могли свидетельствовать против царицы по злобе, то остается все-таки непонятным, почему и Сургунов, человек ей преданный, выступил главным против нее обвинителем в тяжком преступлении.

Сохранилось показание еще одного свидетеля, которого ни по его положению, ни по отношению к царице Марии, нельзя подозревать в намерении очернить ее. Свидетель этот, Онисим Иоселиани, священник придворной церкви св. Георгия, примыкавший к жилищу царицы Марии (скончавшийся в 1816 г. Онисим Иоселиани служил при царях Теймуразе, Ираклии и Георгии; родной внук его, грузинский историк и археолог Платон Игнатьевич Иоселиани не опровергал рассказа своего деда об убийстве генерала Лазарева).

В 1813 г. он рассказал голландцу Роттьеру (Rottiers), служившему тогда в Тифлисе, историю убийства генерала Лазарева (Rottiers, «Itineraire de Tiflis a Constantinople», Bruxelles, 1829, pp. 77-82).

Сложный горный рельеф при ведении боевых действий требует от командиров мелких подразделений самостоятельности и инициативности
Фото: Роман ВЯЗИН

По его словам, царица сидела на тахте, когда генерал передал ей приказание Цицианова о немедленном выезде из города. Во время последовавшего затем разговора царица положила себе на колени круглую подушку, служившую ей изголовьем, и скрыла под ней кинжал. Заметив нежелание царицы исполнить распоряжение главнокомандующего, Лазарев приблизился к тахте и наклонился к царице, как бы с намерением схватить ее за ноги и заставить подняться с сидения.

Тогда Мария Георгиевна с быстротой молнии поразила его кинжалом в левый бок с такой силою, что острие вышло наружу с противоположной стороны. Заметив падение генерала, квартирмейстер Суроков обнажил свою саблю и нанес царице несколько ударов в плечо.

Таким образом, показания и очевидцев происшествия, и рассказ придворного священника, не имевшего никаких оснований клеветать на царицу, обвиняют ее в убийстве генерала Лазарева.

Таким было, по-видимому, и общее тогда мнение. Вскоре после проезда Марии Георгиевны через Душет тамошний капитан-исправник счел своим долгом донести князю Цицианову (рапорт от 4 мая 1803 г., акты кавк. археогр. ком., т. II, № 200) об отзыве дворянина Давида Казбека, который «с торжественным духом» сказал ему: «наша грузинская баба да убила вашего российского генерала!».

Продолжение следует.